среда, 23 февраля 2011 г.


Несомненно, что единственное, настоящее, истинное предназначение России и русских — это служить всем народам мира, жить не для себя, не для страны, но для них (об этом еще Федор Михайлович писал). Служить, будучи мировыми пастырями, мировыми наставниками, мировыми учителями, тем самым добрым садовником, что отделяет гнилые яблоки от целых, не давая гнилости распространиться на еще здоровые плоды. За последние сто лет наш народ пережил цепь невиданных, немыслимых в мировой истории страданий: первая революция, мировая война, вторая революция, террор, голод, одичание, еще одна мировая война, распад сохраненного столь невообразимой, фантастической кровью государства, и третья война — на этот раз на наших улицах, в подворотнях, подъездах. Мы, русские, заглянули в самые бездны Ада, мы не просто узрели Дьявола и бесов его — мы свели с ними горькое, вынужденно–крепкое знакомство, мы опалены огнем Ада на сто поколений вперед, наши дома стоят на наших костях, наш гимн соткан из наших криков, наши шутки, песни, обычаи родились в самых мрачных, самых безнадежных темницах. Когда–то мы были светлой, самоупоенной, солнечной нацией вроде нынешних американцев — но прошедшие сто лет вычернили, выплакали, выдубили нас.

У нас не осталось снов — только кошмары. У нас не осталось Бога — только гражданин начальник. У нас не осталось мечтаний — только томительное, тягучее ожидание неизбежного. Мы — боль. Мы — слезы мира. Мы — каторжник с воспаленными слезящимися глазами, с усталой тоской глядящий на детей, беззаботно играющихся в песочнице. Как Европа. Как США. Как Китай. Даже евреи, пережив Холокост, усвоили его как досадную неприятность, как временное сумасшествие, как государственное помешательство, так и не поняв, что с ними напрямую пообщалась Бездна. Чуть–чуть. Пару лет. Нам же она дышит прямо в ухо все последнее столетие.

И в этом наша сила. Наше право решать что хорошо и что плохо, что можно и что нельзя, что нужно, а что — нет. Его нам дала не Декларация Прав Человека, не Библия, не туманные рассуждения философов и даже не прямое тайное всеобщее голосование. Его нам дали бесконечные безымянные бездонны курганы северов, заполненные одинаковыми скелетами в рубищах, с одинаковыми бирками на переломанных пальцах ног. Бесконечные безымянные полузасыпанные овраги в полосах наступлений бесконечных безымянных армий. Неприметные холмики по окраинам когда–то русских станиц на Кавказе. Нескончаемые ряды могил свиридовых, ивановых и сергеевых, множащиеся каждый день. И бесконечные безымянные годы унижений, все множащиеся и множащиеся, и не думающие, и не могущие закончиться, пока мы, харкая кровью из прокуренных лагерной махоркой легких, не перестанем лезть в песочницу к веселым детям, лепить куличики и верить в светлое завтра.

Мы не они. И никогда не станем ими. Но мы можем стать собой — искореженными, изувеченными квартирантами Бездны. Хиппи — дети цветов, русские — дети Смерти. Только найдя в этом признании новую духовную, новую моральную силу, мы сможем выбраться из удушающего водоворота айфоно–откато–чечено–теракто–героино–распила и посмотреть в глаза притихшему, притухшему, насторожившемуся миру.
— Дядя Коля из лагеря вернулся — еле слышно прошепчет кто–то в замершей песочнице.

И с этого момента начнется новая, настоящая, наша Россия, которую мы все эти годы ищем и никак не можем найти.Несомненно, что единственное, настоящее, истинное предназначение России и русских — это служить всем народам мира, жить не для себя, не для страны, но для них (об этом еще Федор Михайлович писал). Служить, будучи мировыми пастырями, мировыми наставниками, мировыми учителями, тем самым добрым садовником, что отделяет гнилые яблоки от целых, не давая гнилости распространиться на еще здоровые плоды. За последние сто лет наш народ пережил цепь невиданных, немыслимых в мировой истории страданий: первая революция, мировая война, вторая революция, террор, голод, одичание, еще одна мировая война, распад сохраненного столь невообразимой, фантастической кровью государства, и третья война — на этот раз на наших улицах, в подворотнях, подъездах. Мы, русские, заглянули в самые бездны Ада, мы не просто узрели Дьявола и бесов его — мы свели с ними горькое, вынужденно–крепкое знакомство, мы опалены огнем Ада на сто поколений вперед, наши дома стоят на наших костях, наш гимн соткан из наших криков, наши шутки, песни, обычаи родились в самых мрачных, самых безнадежных темницах. Когда–то мы были светлой, самоупоенной, солнечной нацией вроде нынешних американцев — но прошедшие сто лет вычернили, выплакали, выдубили нас.

У нас не осталось снов — только кошмары. У нас не осталось Бога — только гражданин начальник. У нас не осталось мечтаний — только томительное, тягучее ожидание неизбежного. Мы — боль. Мы — слезы мира. Мы — каторжник с воспаленными слезящимися глазами, с усталой тоской глядящий на детей, беззаботно играющихся в песочнице. Как Европа. Как США. Как Китай. Даже евреи, пережив Холокост, усвоили его как досадную неприятность, как временное сумасшествие, как государственное помешательство, так и не поняв, что с ними напрямую пообщалась Бездна. Чуть–чуть. Пару лет. Нам же она дышит прямо в ухо все последнее столетие.

И в этом наша сила. Наше право решать что хорошо и что плохо, что можно и что нельзя, что нужно, а что — нет. Его нам дала не Декларация Прав Человека, не Библия, не туманные рассуждения философов и даже не прямое тайное всеобщее голосование. Его нам дали бесконечные безымянные бездонны курганы северов, заполненные одинаковыми скелетами в рубищах, с одинаковыми бирками на переломанных пальцах ног. Бесконечные безымянные полузасыпанные овраги в полосах наступлений бесконечных безымянных армий. Неприметные холмики по окраинам когда–то русских станиц на Кавказе. Нескончаемые ряды могил свиридовых, ивановых и сергеевых, множащиеся каждый день. И бесконечные безымянные годы унижений, все множащиеся и множащиеся, и не думающие, и не могущие закончиться, пока мы, харкая кровью из прокуренных лагерной махоркой легких, не перестанем лезть в песочницу к веселым детям, лепить куличики и верить в светлое завтра.

Мы не они. И никогда не станем ими. Но мы можем стать собой — искореженными, изувеченными квартирантами Бездны. Хиппи — дети цветов, русские — дети Смерти. Только найдя в этом признании новую духовную, новую моральную силу, мы сможем выбраться из удушающего водоворота айфоно–откато–чечено–теракто–героино–распила и посмотреть в глаза притихшему, притухшему, насторожившемуся миру.
— Дядя Коля из лагеря вернулся — еле слышно прошепчет кто–то в замершей песочнице.

И с этого момента начнется новая, настоящая, наша Россия, которую мы все эти годы ищем и никак не можем найти.

5 комментариев:

  1. горжусь что я русский!
    хоть и корни у меня еврейские))

    ОтветитьУдалить
  2. Что-то в этом есть. Хотя, не со всеми тезисами я согласен.

    ОтветитьУдалить
  3. Даешь постоянное массирование больных мест!
    Только так можно что-то изменить!

    ОтветитьУдалить